— Господин епископ, — осторожно постучал в дверь привратник и заглянул внутрь. — Перед замком стоит торговец, у него три воза товара, который он надеется продать во Пскове.
— Ну и что? — хозяин замка настолько устал от своих душевных мук, что даже не разгневался на глупого серва: — Ну какое мне дело до мелкого купца?
— Он спрашивает, не желаете ли чего-нибудь купить?
— Гони его прочь… Нет, постой! Спроси, нет ли у него на продажу каких-нибудь ваз.
— Слушаюсь, господин епископ, — скрылся обратно за дверью слуга, а священник, сделав пару глотков вина из стоящей на столе узкой высокой вазы сел в кресло.
Вскоре дверь отворилась, и в зал, низко кланяясь, бесшумно вошел, даже прокрался, кривоплечий, горбатый торговый гость, одетый в бордовый английский гаун до самого пола с куньим воротником. В руках он держал несколько обнаженных мечей и кинжалов. Следом за гостем, обнажив палаш, так же беззвучно крался Флор, готовый в любой миг отсечь купцу голову.
— Что ты несешь, глупец, — вздохнул священник. — Я просил у тебя вазы…
Он уже хотел дать телохранителю команду выкинуть его прочь, но торговец успел поднять оружие над головой и низким голосом предложил:
— Вы только взгляните на них, господин епископ! Это лучшее оружие во всей Швеции. Клянусь святой девой, сам король Густав Ваза покупает клинки для своей охраны только у меня.
— Что ты сказал? — вскинул голову священник.
— Это лучшие клинки во всей Швеции, господин епископ… — купец низко поклонился, ухитрившись при этом вскинуть мечи еще выше.
— Что ты сказал?! — во все горло прокричал хозяин замка.
Торговец попятился, но было поздно: Флор метнулся вперед, и прижал лезвие палаша к его горлу:
— Прикажете убить его, господин епископ?
— Нет! — рассмеялся бывший правитель здешних земель. — Нет, отпусти его! Купец, я разрешаю тебе взять любую вазу в этой комнате, и убирайся отсюда как можно скорее, пока у меня опять не испортилось настроение…
Торговый гость стрельнул жадным взором на фарфоровое изделие далеких китайских мастеров, но на подобную наглость не решился и схватил то, что попроще — большой золотой кубок с шарообразным расширением внизу, после чего, поклонившись, шустро исчез: как сквозь пол провалился.
— Флор, убери отсюда всю эту мерзость, видеть ее больше не могу! Нет, увези в город и продай. А деньги раздели между охраной и слугами. Чтобы больше ни единой вазочки в моем замке не появлялось!
— Благодарю, господин епископ, — приложив руку к груди низко поклонился начальник стражи.
— Все, убирай… — священник прошел мимо него, поднялся в свои покои, подошел к настежь распахнутому окну.
Как он мог! Как он сам не догадался! Это же так просто! Шведский король Густав Ваза, оторвавший свою страну от Римской Церкви, конфисковавшие ее земли… Он и сам по себе достоин кары — а тут еще эти русские… У них нет никаких войск в северных землях: царь Иван ведет тяжелые затяжные войны с Оттоманской империей, вынужден прикрывать южные рубежи от набегов мусульман, прикрывать русским щитом множество новых подданных на Кавказе. Он никогда не воюет на севере, и войск у него здесь нет. И если Швеция нападет на русские рубежи, где язычники возьмут силы для противостояния им?..
Священник довольно расхохотался и щелкнул пальцами:
— Демон!
— Я всегда здесь, смертный, — прозвучал из окна женский голос.
— Отправляйся в Стокгольм. Король Густав Ваза должен немедленно начать войну с русскими.
Король Густав не спал, и даже не дремал, хотя сидел в своем любимом кресле. Он любовался на огонь, пляшущий в камине. Удивительное зрелище того, как пламя поглощает очередное полено, после чего, словно хищник, утоливший первый голод, успокаивается, оседает, синеет и неторопливо догрызает обратившуюся в угли добычу, завораживало, не позволяло оторвать взгляд, подумать о чем-нибудь другом. Правитель страны время от времени даже собственноручно нагибался к сложенной возле кресла охапке мелко поколотых дров и подбрасывал по паре полешек в очаг.
Стукнула дверь. Трое слуг внесли в помещение легкий стол из темной вишни, трехрожковый подсвечник, стул. Повинуясь жесту пажа, поставили их возле окна. Густав Ваза, покосившись в ту сторону, мелко, по-старчески захихикал:
— Наступает весна, Улаф?
— Да, ваше величество, — низко склонился паж.
— А скажи-ка, мой мальчик, зачем ты носишь эту штуку? — король тыкнул желтым тощим пальцем ему в низ живота.
Молодой человек был одет в обычный дублет на толстой стеганой ватной подкладке, с вышивками на груди и плечах, несколькими продольными разрезами, которые скреплялись посередине небольшими пряжками с ярко-алыми рубинами. Внизу, естественно, находился толстый пескоуд.
— Я понимаю, зачем она нужна мне, — затрясся от смеха король. — Но зачем ее носишь ты? Неужели у тебя нет своего?
— Русские опять потревожили наших рыбаков возле мыса Арносари, порвали сети и били смертным боем.
— А как же наши молодцы? — крякнул Густав. — Смотрели и плакали?
— Сказывают, лодку им одну поломали изрядно, улов отобрали. Но это наши воды!
— Да ты пиши, пиши, мой мальчик, — откинулся на спинку кресла старик. — Ты знаешь, что нужно писать.
...«Мы, Густав, Божию милостию свейский, готский и вендский король, гнев свой сдержать не можем и тебе, наместнику вельможнейшего князя, государя Ивана Васильевича попрекаем…» —
скрипя пером вслух проговаривал паж.