— Я желаю убедиться, что он жив, господин барон! — без обиняков сообщил гость.
— Ты что, подозреваешь меня во лжи?! — возмутился фогтий. — Тебе что, мало моего слова? Ты считаешь меня вруном? Сойди немедленно с коня, и скрести свой меч с моим! Тебе придется смыть оскорбление кровью!
Гость поднял шлем к лицу, словно собирался его надеть, потом опустил обратно. Лицо его налилось кровью, крылья носа раздвинулись. Гость закрыл глаза, открыл:
— Возможно, Бог еще доведет нам встретиться на поле боя, и тогда мы решим этот вопрос. А сейчас я приехал сюда увидеть своего господина, а не драться.
— Прежде чем увидеть его, тебе придется сойти с коня и умереть от моего меча, трус!
На этот раз рыцарь даже схватился за рукоять меча, но опять сдержался:
— Господин барон, — играя желваками, поинтересовался он. — Даете ли вы слово дворянина, что мой господин, епископ эзельский Германд Веланд жив, хотя и болен?
Во дворе повисла тяжелая тишина. Только лошади всхрапывали, переступая на одном месте, да какая-то пичуга беззаботно пела где-то под самой кровлей.
— Даете ли вы слово дворянина, господин барон Карл Фридрих Христофор Иероним фон Мюнхгаузен, — не поленился повторить весь присвоенный Кузнецовым титул гость, — что господин епископ эзельский, мой господин, жив?
— Да, черт побери! — наконец решился Виктор, и решительно махнул рукой: — Я даю вам слово!
— В таком случае передайте ему, господин барон, что мы, его верные вассалы, желаем ему обрести здоровье как можно скорее, чтобы он мог встретиться с нами и принять от нас ледунг и талью в полном объеме.
— Я готов принять от вас и то и другое, — вскинул подбородок фогтий.
— Я знаю, — наклонился с коня рыцарь и широко улыбнулся. — Но мы привыкли платить налоги только своему господину, а не случайным людям.
Барон Беллинсгаузен развернул коня, дал ему шпоры и, сопровождаемый свитой, умчался за ворота. Загрохотала, натягиваясь, цепь подъемного моста.
— Черт, черт, черт! — Кузнецов сплюнул и растер плевок ногой. — Вот бли-и-н. Кажется, мужики, мы попали.
— Во что попали? — не понял Берч, опуская пищаль и постукивая костяшками пальцев по кирасе на животе. — Ты думаешь, этот лох тебе не поверил?
— Конечно нет, — Кузнецов развязал шнур рыцарского плаща, снял его и перебросил через плечо. — Просто мое обещание позволяет им отступить, сохранив лицо. Скажи я, что мы повесили ихнего хозяина в лесу на осине, и им бы пришлось начинать с нами войну. Замок им, естественно, не взять. Тут на всем острове столько народу не наберется, чтобы этакий укрепрайон захватить. Но осаду бы они, естественно, организовали, обложили нас со всех сторон. И им нервотрепка, и нам головная боль. Так что, сейчас они сделают вид, что слову моему верят, и уйдут.
— Ну и чего ты тогда беспокоишься? — поинтересовался Моргунов. — Пусть уходят, попутного ветра. Ты молодец…
— А ты не слышал, что он напоследок мне пообещал? Налоги все они станут платить только епископу. Лично! А нам — кукиш с маслом. Мы за зиму почти все дрова спалили, пообносились, Комов вино все выпил. Где новое все брать? Доходов-то у нас нет! Туземцы, вон, платить отказываются! Черт!
— А чего Комов?! — возмутился было Леха, но фогтий его словно и вовсе не услышал. Кузнецов увидел на земле камушек, со всей силы поддал его ногой.
Ситуация складывалась патовая: местные дворяне не имели сил для штурма замка, но зато они могли отказаться принять его власть. Он мог сидеть в четырех стенах сколько угодно, но сил заставить эзельцев подчиниться, начать платить ему налог и выполнять приказы у него не имелось: не с двадцатью же одноклубниками против всей местной рати в поход ходить! Кажется, ввязываясь в эту авантюру, он не учел два очень важных фактора: подданными епископа были дворяне, а не сервы, и так просто подставлять выю тому, кто прибил прежнего хозяина и занял его дом они не собирались. Сами все с мечами и ополчением, попробуй напугай. А второе — епископство куда как больше фогтии, и отряд из двадцати воинов, как бы храбры они ни были, в нем просто терялся. Дай Бог замок правильно оборонить — на большее людей не хватает.
— У нас же есть своя казна, — напомнил Берч. — Да еще епископскую взяли. Купим все, что хотим.
— Страже плати, слугам плати, за еду плати, за дрова плати, за вино плати… Как думаешь, надолго нас так хватит без всякой-то прибыли? Да еще захотят ли туземцы все это нам продавать? А из-за моря везти — еще дороже получится. Не-ет, такая жизнь мне не нравится.
— А наемники? — подал голос Комов. — Росин ведь отстегивал бабки на набор наемников?
— Шкурка от курицы, — покачал головой фогтий. — Наемники мало похожи на миротворцев. Скорее — на разбойников. Они, конечно, могут ради нас расколотить местные ватаги, но заодно и деревни с усадьбами разорят. Мы останемся без золота, которое отдадим им, и без доходов, которые окажется не с кого брать. Нет, такой вариант нам тоже не катит.
— Тогда что. делать?
— Пока не знаю, — пожал плечами Кузнецов. — Думать надо…
Солнце старательно прогревала вымерзшую за долгую зиму землю, и его стараний не могла ослабить даже легкая дымка, что постоянно висела высоко в небе. Дерптский епископ приказал открыть ставни настежь, впуская в зал замка волну свежего воздуха — однако и камина тоже не гасил, потому, как весеннее тепло коварно: опомниться не успеешь, как застынут ноги и руки, горло наполнится кашлем, а нос — противной слизью.
Вазы — каменные, серебряные, золотые, фарфоровые и простенькие медные стояли здесь повсюду: на подоконниках и каминной полке, табуретах и столе, на полу — в углах, у стенки, посередине зала. Вот уже вторую неделю священник бродил среди них, пытаясь разгадать заданную Лучезарным загадку.