Люди меча - Страница 45

— Кто тревожит молящихся в столь неурочный час? — внезапно послышался укоризненный голос со стороны стены.

Боярин испуганно шарахнулся в сторону, снова перекрестился, скинул с головы шапку и поклонился замшелым валунам:

— Раб божий Петька Шуйский к отцу игумену Артемию прибыл по спешному делу.

Створка дрогнула, двинулась вперед, открывая достаточную для прохода человека или коня щель. Боярин, махнув рукой холопам, шагнул вперед, перекрестился на золотые купола собора, вернул подшлемник на голову и спросил у придерживающего створку молодого послушника:

— Здоров ли отец игумен?

— Отец Артемий литургию служит, — покачал головой послушник, словно часть вины за необходимость службы этой лежит на госте.

Боярин удивленно пожал плечами: что за служба такая? Для заутрени поздно, для вечерни рано. Может, отпевает кого игумен? Так послушник тогда так бы и сказал. Послушник, притворив ворота и набросив засов, торопливо направился в сторону храма, бросив гостей на произвол судьбы. Петр Шуйский махнул своим холопам, указывая в сторону бревенчатых изб под монастырской стеной, в которых жили наймиты, а сам следом за послушником поспешил к церкви.

Увы, узнать, что за служба велась в такое время боярин так и не успел: игумен Артемий, одетый в скромную черную схиму, показался на ступенях, ненадолго задержался, благословив и дозволив облобызать руку одетому в одну лишь власяницу старцу, после чего спустился вниз, благословил боярина, протянул руку к нему.

Шуйский, торопливо сбив с головы шапку, прикоснулся губами к тыльной стороне ладони.

Игумен, положив руку на нагрудный крести и глядя гостю в лицо, надолго задумался, потом улыбнулся:

— Я вижу, ты въехал через восточные ворота?

— Да, отец Артемий, через них.

— И еще я вижу, что Господь милостив к тебе и подарит немало успехов в начатом тобой деле.

— Благодарю тебя, отец Артемий… — осенив себя крестом, поклонился боярин.

— Не меня, Бога благодари, — ответствовал игумен. — Идем.

Он двинулся по двору в сторону белоснежного, отдельно стоящего одноэтажного домика с небольшим шпилем и крестом наверху — в обители игумена имелась своя часовенка. Боярин, с облегчением одев шапку на уже начавшую мерзнуть голову, двинулся следом.

Комната, в которой обитал игумен была обширной, но аскетичной: выбеленные стены и потолок, пюпитр с раскрытым на нем рукописным Служебником со множеством пометок на широких полях, бюро из красного дерева, похожего на вишню, стол, несколько табуретов и деревянное ложе под окном, закрытым похожей на лед полупрозрачной слюдой, два высоких медных трехрожковых подсвечника с толстыми восковыми свечами на них. Печь находилась радом с дверью, ведущей в помещение под крестом и согревало не только эту келью, но и часовню.

— Так какая нужда привела тебя в нашу обитель, сын мой? — указал гостю на табурет у стола игумен.

— Я решил внести свой посильный вклад в дело почитания Господа и поддержания плоти молящихся ему чернецов, отец Артемий, — полез за пазуху боярин и выложил на стол тяжело звякнувший, шитый золотой нитью кошель.

— Дело это богоугодное, — согласно кивнул игумен, усаживаясь напротив него и сплетая пальцы на груди.

— А еще желаю я, поход свой успешно завершив, пожертвовать вашей обители колокол о триста пудов, коего на колокольне вашей не имеется.

— И это дело нужное и богоугодное, — опять согласился отец Артемий.

— Однако со своей стороны нижайше вас прошу, божий люди, молитвой и делом поход наш на схизматиков безбожных укрепить, — заученно продолжил боярин, — и два десятка пищалей сорокагривенных нам для ратного дела с собою дать.

— Дело это серьезное, — покачал головой настоятель монастыря. — Потому, как все они на стенах наших стоят на случай набега иноземцев, и без них обитель наша останется, ако агнец несчастный пред ликом диких зверей.

— Как же ж так, отец Артемий?! — опешил боярин. — Брат ведь мой двоюродный летом с тобой уговаривался?

— Но ведь к наряду сему большому мне еще и мастеров отдать тебе придется, сын мой.

— У меня рать ужо в походе, отец Артемий! Как же ж…

— Да, согласен я, сын мой, — перекрестился на стоящий в углу иконостас игумен. — Дело вы делаете богоугодное, схизматиков подлых к порядку призывая, и земли русские в родное лоно возвертывая. Однако же тревожно мне обитель свою на одну лишь милость Божию оставлять…

Игумен вновь сложил пальцы на груди, мелко постукивая указательными пальцами один о другой. Он не столько отказывал боярину в его просьбе, сколько чего-то от него ожидал.

— Дабы молитвы чернецов впредь лучше слышны были… — скрипнул зубами Шуйский. — Ради дела сего готов я пожертвовать средства на отливку колокола в четыреста пудов. Надеюсь, слышно его будет далеко окрест, отец игумен?

— Ну, коли так, — перекрестился настоятель. — Коли так, дам я тебе, сын мой, пищали со стен наших и наряд из смердов, их снаряжать умеющих, ради богоугодного дела. Завтра поутру поедете, ноне мы их в сани намедни приготовленные уложим. Привел ли ты с собой коней, дабы в сани эти запрячь?

— Холопов немедля в Новагород отправлю, — хмуро кивнул Петр Шуйский, — до вечера приведут.

Мысленно он пытался еще раз определить, в какие траты ввели его хитроумные Адашев с Сильвестром. Своих людей в поход снарядить, монастырю за пушки его отдариться, порох и ядра за свой кошт купить. Вот еще и лошадей придется покупать, да колокол на сто пудов более оговоренного чернецы стрясли. А ведь по условию царедворцев сам он ничего, кроме славы ратной да добычи, с покоренных земель собранной, ничего иметь более не сможет. Поместья новые они смекают сами поделить.