Люди меча - Страница 8

— А еще сказывал Семен Прокофьевич, — гость перешел на шепот, — что к Руси у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и даже государю нашему на верность желали присягнуть…

— Да наши ребята, наши, — кивнул Росин. — Не предадут.

Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого напитка. В тереме повисла тишина — стали слышны даже далекое мычание с невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и поинтересовался:

— Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?

— Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? — повернул голову к хозяину опричник.

— Уверен ли? — Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в далеком двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах? Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести — а кто от денег откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал. Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя… Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все. То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А значит — Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул головой: — Уверен!

— Точно ли ты уверен, Константин Алексеевич? Потому, как дело, которое хотим предложить твоему товарищу зело опасно, и важно необычайно для общего нашего предприятия.

— Важно необычайно? — удивился Росин. — Чем же таким помочь он может, боярин? Ты уж скажи, не томи. А я, глядишь, и отвечу сразу. Потому, как с ребятами этими знаком, привычки их мне известны.

— Мысль у нас таковая появилась, — облизнул пересохшие губы гость. — Как мы с боярами мыслили, сил Ливония супротив наших втрое больше выставить может. Немногим менее половины из них — силы епископские, из четырех частей сборные. Другая половина — войско орденское. Из епископств Лифляндских после Дерптского самым сильным и богатым Эзельское будет. Да еще оно и островное вдобавок, вести оттуда медленнее доходят, помощь прислать труднее. И вот кабы Ливонский орден вдруг на остров сей напал и войну начал, сильно сие нам бы на руку получилось. Во смуте внутренней, ни Орден, ни Эзельский епископ помощи Дерпту не пришлют. Да и Рижские с Курляндским епископства границы свои оголять поостерегутся. Тогда ратям нашим не девять тысяч, а менее тысячи воинов противостоять будут. Силы свои мы без опасения надвое разделим, одновременно Дерпт осадив, и мимо Нарвы вдоль берега отряды вглубь земель вражеских послав. А пока не опомнились немцы, сотоварища твои от Эзеля навстречу нам ударят, и Лифляндию мы сразу надвое разрежем, половину под свою руку приняв. Поежели с Эзелем други твои не справятся, то и все одно на равных мы с оставшимися ворогами окажемся. А коли справятся — так и вовсе противиться нам некому окажется.

Андрей Толбузин облегченно вздохнул — словно скинул, наконец, тяжкую ношу, потянулся к кубку, заглянул внутрь. Росин торопливо налил ему вина, потом плеснул немного себе. Кивнул:

— Толково. План, сразу признаю, красивый и изящный. Вот только… Как заставить Орден напасть на своего вековечного союзника?

— Коли друзья твои на землях Ливонского Ордена живут, замком орденским владеют, плащи и вымпелы орденские носят, так и кто же они, если не часть Ордена? — это вопрос Андрей Толбузин с друзьями явно обсуждали уже не раз и в подробностях. — И коли нападут они под своими знаменами, то именно Орден, стало быть, войну с Эзельским епископством и открыл.

— А сказывал ли Семен Прокофьевич, что людей в замке этом всего два десятка человек, плюс десяток дворни, да пара женщин? Я имею в виду, знакомых мне женщин, что при нужде за меч взяться не побоятся? А с двумя десятками людей против целого епископства войну начинать… — Росин покачал головой:

— Друзья мои боя открытого не боятся, сам бок о бок с ними сражался. Но двадцать против целой страны, пусть даже такой крохотной…

— Главное, чтобы отвага у них оставалась прежняя, а в мечах воинских недостатка не станет. — Опричник, явно выдерживая паузу, отпил еще вина, потом взял расстегай с вязигой, неспешно прожевал.

— Коли решатся они на сей подвиг, то из казны, митрополитом и купцами на войну собранных, готовы мы золота четыре тысячи талеров им передать для набора в немецких городах наемников для ведения войны. Поскольку сотоварищи твои по вымпелу и землям своим есть крестоносцы ливонские, труда особого это для них не составит.

— А-а-а… — не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: — Да, да, да!

Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит — тот и «родина». А все, кто за пределами своего города живет — иноземцы. Рижские ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.