Люди меча - Страница 58

Одно хорошо — женился. Съездил в Углич по родной кожевенной слободе в богатом кафтане, да сапогах яловых пройтись, новым званием перед соседями похвастать, Марфу укорить, что заместо него, безалаберного, за Никиту замуж пошла. Там отец дело и сладил — сосватал ему пятнадцатилетнюю Елену от соседей, Лену-Аленушку. Вернулся, получается, нежданно-негаданно с короткой побывки с молодой женой.

Однако отец был прав: уж сколько историй наслушался он от бояр и детей боярских про старост и наместников поместных, что в отсутствие хозяина с казной убегали, смердов в угоду соседям с земли сживали, а то и вовсе имущество продавали — и тикать. Вернется боярин с похода ратного: а вместо дома разор один его ждет. Нет, пусть уж лучше жена всегда на усадьбе остается. Она и приглядит хозяйским глазом, и избыток забот с мужниных плеч снимет.

Свои ежемесячные выезды в порубежный дозор Феофан воспринимал ныне не как тяготу воинскую, а как возможность немого отдохнуть от бесконечной череды хлопот, поспать в тишине и благости на свежем воздухе, натянуть тугой лук, да птицу дикую, али косуль и зайцев пострелять, тут же на огне пожарив.

Хорошо!

Тем паче, что вот уже три года, после памятной сечи пустошинских бояр с выборгской ратью баронской, свены рубежей российских не беспокоят.

Вот только на этот раз с дозором боярскому сыну Феофану не повезло. Непрерывно моросил бесконечный северный дождь, обещая скорое и высокое половодье. Оттаивая под теплыми струями, медленно размокала черная лесная земля, поднимались болота. Самое пакостное время, когда не на чистом снегу без страха шкуры на ночь не раскинуть, ни на травке ароматной не отдохнуть. Дрова мокнут, зайцы под кустами прячутся, птицы в кронах. Одного только голубя за день подстрелил — и то удача. Разумеется, Феофан запек его сам — смерды солониной обойдутся. Захотят свежей дичи — пусть сами попробуют из лука ладно бить научиться.

Боярин пригладил рыжие кудри, зашелестев кольчугой, перекатился с живота на спину, вглядываясь в серое, как затасканная рубаха, небо. Полдень скоро, надо Захара и Димитрия у берега менять. Пусть тоже поедят и отдохнут маленько. А на ночь — в дозор, пусть бдят, смерды. Который день он ужо в поле считается? Пятый? Шестой? Когда же это кончится? Дождаться бы замены поскорее, да домой — баньку истопить, меда хмельного выпить, да в постель, об Аленушку погреться. Сказывала жена, она вроде как на сносях… Пора уже.

Услышав торопливый конский топот — чмоканье копыт по мокрой земле, Феня снова перекатился на живот, выжидательно уставясь на тропу. Вскоре оттуда появился чанкирный скакун, поверх которого скрючился одетый в одну полотняную косоворотку паренек.

— Барин, барин, суда на море! — смерд, широко раскрыв рот, отчаянно пытался отдышаться. — Много…

— Лоймы? Рыбацкие? Торговые? — Феофан, не очень доверяя испугу неопытного вояки, только год назад впервые взятого в засеку, тем не менее начал подниматься: — Семен, гнедой мой где? Взнуздай-ка его поскорее. А ну, Захар, подробнее скажи: каковы суда с виду, сколько людей на них видать, есть ли весла?

— Округлы такие, барин, — черканул смерд руками, — с парусом большим квадратным. Башенки у них построены деревянные, спереди и сзади. Весел по десятку на каждой. И людей много, только головы торчат.

— Вот черт! — на этот раз боярин обеспокоился всерьез — под это описание более всего подходил свенский шнек: лодка, для мирного дела никак негодная. — Много?

— Видимо-невидимо!

— Черт, черт! Семен, чего копаешься?! Конь где? — Феофан сам подбежал к коню, отпихнул в сторону чересчур размеренно старающегося смерда, грубо дернув губы, всунул гнедому в пасть уздцы, накинул оголовье, рывком натянул подпругу и тут же взметнулся в седло: — За мной!

Тревога заставила его забыть про сырость, и боярин помчался вперед, не разбирая дороги, встречая грудью мокрые ветви и только слегка пригибаясь, чтобы он не били по лицу. В считанные мгновения броня заблестела влагой, грозя подернуться ржой, но сейчас воину было не до того. Домчав до потайной засеки, он прямо верхом врезался в ивовый кустарник и встал на стремена, пытаясь как можно шире обозреть водный простор.

Смерд оказался прав, поднимая тревогу: это были именно шнеки. Военные суда, которые строились свенами и датчанами специально для набегов: широкие, проседающие в воду всего на полсажени, они легко подплывали к самому берегу, позволяя воинам выпрыгивать без всякой приспособы. Только шнеки, да маленькие лоймы и могли, в отличие от торговых и иных военных судов проходить в Неву через мелкий Финский залив.

— Почему костер сигнальный не запалили? — не. оборачиваясь, вопросил Феофан, а сам пытался пересчитать медленно вползающие в речные протоки корабли получалось, около сотни шнеков свены привели. По полсотни воинов на каждом, да по двадцать гребцов: только латников три тысячи получалось! С такими силами не деревни порубежные — города воевать идут! — Где костер?!

— Так, отсырело все, барин… — виновато ответил смерд.

— Ну, Митя…

Впрочем, винить пошедшего в ратники от сохи кметя было не за что. Сложенный возле засеки сигнальный костер, который не запаливался уже три года, успел осесть, подгнить, местами зарасти подснежниками. Пожалуй, больше года никому не приходило в голову переложить его, подсушить, али просто приготовить другой.

— Черт! — развернув коня, Старостин с седла резко наклонился вниз, зачерпнул рукой с земли охапку сырого, полусгнившего валежника и помчался назад, к шалашу. Здесь он скинул привезенный мусор в весело пляшущее пламя дежурного костра. Тотчас огонь дыхнул густым сизым дымом, который медленно потянулся в низкое серое небо.