Люди меча - Страница 4

На этот раз Росин промолчал, ожидая продолжения.

— Однако челом ему купцы псковские бьют, коим надоело пристани на реке Нарове с ливонскими торговыми людишками делить. На притеснения в городах ганзейских жалуются, и на разбойных людишек, что на Варяжском море промышляют. Так же митрополит московский что ни день, государю укоряет, что храмы православные в ливонской вотчине лютеранцы неведомые наравне с костелами ихними жгут, и паству православную обижают. Мало царю, так еще и духовнику его, монаху Сильвестру на тоже указывает и чином духовным попрекает.

— А про необходимость выхода к Балтийскому морю ему никто ничего не говорит? — поинтересовался Росин, и с удовольствием склонил голову, глядя в изумленно открытые глаза боярского сына и близкого к царю опричника Андрея Толбузина, никогда не учившегося в советской школе.

За годы пребывания в шестнадцатом веке Костя Росин, бывший руководитель военно-исторического клуба «Черный Шатун», уже успел усвоить, что те дороги, что проходят по земле — это дороги для всадников, да отдельных повозок смердов али коробейников. Дороги для товара — это реки, озера и моря, на которых неспешно покачиваются ладьи, везущие в своих трюмах не пуды, а десятки и сотни пудов груза. Именно поэтому, чтобы доставить груз из Риги в Москву его требовалось для начала погрузить на кораблик и морем доставить в Новгород. А если требовалось отвезти его в Вологду — то путь лежал вокруг всего скандинавского полуострова. Закон этот не менялся от того, чьи гарнизоны стояли на Даугаве: русские, шведские или китайские. Чтобы Рига стала русским портом на Балтике, в первую очередь требовалось подвести к ней железную дорогу.

Однако до появления первых железных дорог оставалось еще три столетия, а потому во всей Руси прибалтийские земли интересовали только псковичей, желавших убрать чужих перекупщиков с ведущей от их города Наровы, и больше никого. А потому Росин мог прямо сейчас предсказать, что ответил купеческим лоббистам царь.

— Государь милостив, — вздохнул боярский сын. — Государь не желает попрекать иноверцев их заблуждением, и карать их за неверие. Он сражается с ними глаголом, вступая в прилюдные диспуты с приезжими проповедниками, он разит их своим разумом и знанием. Но обнажать саблю ради истинной веры не желает.

— Что же, — с улыбкой перекрестился Росин. — Наш царь мудр не по годам. Что же плохого в этом?

— Ливония, ако плод перезрелый на яблоне, рядом с границами нашими загнивать начинает, — опричник хлопнул ладонью по крупу коня, и тут же натянул поводья, не давая ему сорваться с места. — Руку достаточно протянуть, чтобы взять ее назад в свою волю, чтобы не дань с нее собирать, а править по разумению своему, как прочими землями. Схизматиков, наконец, с земель предков наших изгнать, слово христово на нее принести.

Росин снова промолчал. Подобная история повторялась за время истории государства российского не раз и не два — когда, прикрываясь громкими словами о высших целях, страну втравливали в кровавые авантюры ради чьих-то мелких шкурных интересов. Конечно, Прибалтика, как всегда, окромя надувания щек никакого сопротивления России оказать не способна, но… Несколько излишне храбрых придурков обязательно найдется, без сражений не обойтись — а стоит ли рисковать жизнью даже одного-единственного русского воина, если для страны из этого никакой пользы не видно? Выход к Балтийскому морю и возвращение Ливонии в лоно прародины — это лапша на уши будущим историкам. А на самом деле митрополиту хочется подмять под себя прибалтийские епархии, и уже самому решать — а разрешать ли там возведение костелов и молельных домов, и сколько брать золота за такое разрешение? Псковским купцам — единолично возить товары по Нарове и Чудскому озеру к своему городу по Балтике. Боярам же хочется прибрать новые, густонаселенные поместья, принадлежащие ныне римскому престолу и Ливонскому Ордену, добыть лишней славы и наград в схватках с не очень опасным врагом.

— Но государь силы Руси тратить на освоение Ливонии не желает, — словно отвечая мыслям Росина, продолжил Толбузин.

— Коли дань платить обещаются исправно, и главенство Москвы над собой лифляндцы признают, так чего копья ломать? — пожал плечами хозяин. — О чем спорить?

— Изгнать давно пора схизматиков немецких с земель наших исконных! — заиграл желваками боярский сын. — Рыцарей поганых, что столько раз горя на наши земли приносили, лжесвященников, что имя Господа нечестивыми молитвами поганят!

Звучало это, конечно, красиво. Вот только смысл слов оставался все тем же: освободить земли епископств и орденские владения от прежних хозяев, чтобы можно было отписать их владельцам новым. И хотя присоединение к Руси новых земель — дело завсегда похвальное, однако в данном случае возможный прибыток явно не соответствовал затратам. Платить-то придется кровью… Ливония — это не Казанское или Астраханское ханство, что только набегами и жили, на чужих слезах силу свою взращивая. Вот их прижать к ногтю следовало в первую голову. Что, впрочем, царь уже сделал. А Прибалтика…

— Государь сил на схизматиков тратить не желает, — покачал головой Росин, — стало быть, и гадать тут не о чем.

— Иван Васильевич сам туда глядеть не желает и ратей никаких не даст, — поправил его Толбузин, — однако и препятствий, коли кто пожелает самолично во благо Руси пот свой пролить, обещал не чинить.

— Что?! — бывший руководитель «Черного шатуна» громко расхохотался, отчего его скакун испуганно всхрапнул и переступил немного в сторону, повернув своего всадника на пол-оборота к гостю.